Наш духовный наставник

Духовный наставник нашего центра «Лествица» — иерей Роман Цуркан,   заведующий кафедрой богословия Таврической духовной семинарии, помощником начальника УФСИН России по работе с верующими по Республике Крым и г.Севастополю

Расскажите, пожалуйста, какую роль играет церковь в реабилитации?

Реабилитация с духовной точки зрения немножко отличается от реабилитации, скажем, психологической. Если в двух словах говорить о духовных приоритетах, то, конечно, в реабилитации, с духовной точки зрения, важно присутствие Бога. И, можно сказать, больше ничего. Почему?

Потому что, если Бог учувствует в реабилитации, значит, есть какая-то надежда на восстановление человека. А почему так радикально вопрос или ответ ставится? Потому что Бог сотворил человека, поэтому бог человека знает. И, когда, человек разрушается, скажем, под действием алкоголя, наркотиков, ещё каких-то пороков — только Бог может починить человека. Разумеется, Бог чинит человека через других людей. Такими людьми являются в данном случае духовники, и , конечно, в частности, православный священник. Но дело в том, что не всякий православный священник может участвовать в реабилитации, потому что, конечно, мы живём в мире достаточно сложном. Даже мир наркотиков очень сложный. То есть надо иметь представление о том, как разрушается человек. И духовник должен иметь какое-то образование, хотя бы среднее, по части наркотических веществ. Ведь Бог давал человеку в своё время ещё до грехопадения все знания, то есть, по сути говоря, даже мать может реабилитировать своего сына. Верующая мать. Ну, а священник может реабилитировать того тили иного человека по принципу своей духовной принадлежности. Священник он поставлен, но у него есть две составляющие: это человечность его, как у всех у нас и плюс ему ещё делают вот такую приставку священническую. И он не совсем зависит от себя, уже от всего человечества и эта приставка, она имеет, конечно, колоссальное значение. И люди, когда общаются именно с поставленным работать с наркозависимыми или зависимыми от алкоголя, по благословению правящего архиерея, священником, то они сразу на это реагируют. То есть, они реагируют, как вот, например, мы реагируем в компьютере или в мобильном телефоне. Мы сразу там, например, в банк заходим или ещё какие-то операции делаем, так и здесь. То есть, с одной стороны быть духовником очень просто, а с другой стороны, объяснить это абсолютно невозможно. Так же, как иногда детям трудно объяснить почему телефон может давать возможность играть в игры, а в другом случае этот телефон не может, потому что он, например, кнопочный. И люди, конечно, относятся к духовнику, имеется в виду реабилитанты, сначала как-то насмешливо и даже пренебрежительно в зависимости от того,  у кого какой духовный уровень. Но, потом, по ходу дела, они начинают замечать, что экран у него не такой, как у другого человека (ну, это я сейчас аналогию провожу). Это,  как  девушка, которая не замужем и женщина, которая с детьми. Две разные ситуации. То есть материнство, оно уже включено, уже работает само по себе, потому что программа материнства она как-бы уже заложена. А если материнства нет, то девушка некоторые вещи не понимает. Она может возиться с детьми, но у неё ещё программа не работает.

А скажите ещё, пожалуйста, какие именно действия вы делаете для восстановления?

Мои действия простейшие. Иногда даже некоторые соблазняются этими простейшими действиями. С моими действиями связано моё священство. Я могу молиться вместе с реабилитантами – это раз, во-вторых, я могу служить божественную литургию, то, что может только священник, и, в-третьих, они исповедуются у меня. То есть, у меня есть приставка. Поэтому они понимают, что что-то начинает происходить, что в жизни что-то начинает меняться. Причём я всегда декларирую принцип, когда меня спрашивают, никаких установок! Например, что через месяц, через год вы оздоровитесь, вы больше не будете употреблять наркотики, нет. Потому, что каждый человек является тайной, и поэтому я работаю с человеком только в том режиме, в котором обусловлена моя программа. А тайна моей программы состоит в том, что Бог решает, когда ему освободиться. Завтра или через год, или через 10 лет. И опыт показывает, что ни в коем случае нельзя ставить какие-то вехи. Писать, например годовой план, например, что: «Я в этом году обязуюсь 10 человек реабилитировать, и они больше не будут употреблять». Это полная чушь, потому что впереди паровоза в данном случае бежать бессмысленно, потому что Бог решает, и я уже неоднократно в своих разных беседах приводил пример Серафима Саровского. Эта история показывает нам то, что у человека есть тайна, даже когда он падает, оступается – это его отношения с Богом, а не социальной средой. И в этом примере Преподобный Серафим говорит такие слова: «Господь его оставил, смирил, для того, чтобы он пришёл в себя и понял, что, всё, что у него хорошего – это от Бога. Всё поправится, у него всё будет хорошо. Время пройдёт и он оставит эту привычку, как только поймёт, что надо, всё-таки, помнить о Боге». То есть в этой истории и есть ответ, как я, например, работаю с людьми. Конечно, из-за этого бывает некоторая напряжённость такого рода, что мы не можем писать планы на человека, с одной стороны, с другой стороны, конечно, государство может не понимать, что оно нам помогает, а у нас люди «плавают» между выбором пить – не пить. И, конечно, здесь возникает вопрос о разных реальностях. Государство – остаётся государством, а церковь – остаётся церковью. Но, слава Богу, сейчас есть такое взаимопонимание и есть такие чиновники верующие, которые понимают, что любые реабилитационные программы – это долговременные программы. Они могут длиться и десятилетиями и люди могут уходить, приходить, но, слава Богу, что они понимают всю благотворность того, что церковь участвует в реабилитационных процессах. Не просто человека обрабатывают какими-то психическими схемами, заговаривают его… Всё-таки, инструментально человек зависит от Бога. Потому что Бог его сотворил, и Он может инструментально его восстановить. Но для этого надо батюшку приглашать. И вопрос даже не в беседах. Беседы тоже, конечно, помогают, но самое главное — это всё-таки участие в таинствах, то есть: участие в исповеди, в причастии, и вообще само пребывание в церкви, это как рыбу в море кладут и она вроде дохлая, но потом она начинает оживать, плывёт куда-то там по своим делам… Так же и человек.

А вы можете как раз про таких рыбок какие-то конкретные примеры привести? 

Ну, у меня есть и горькие примеры и хорошие. И те и другие полезны, потому что родители, когда присылают своё чадо, они думают, что оно обязательно вернётся уже здоровым и стабильным для социальной жизни и общества. Но человек приходит, вроде как стабильный, а потом раз, передозировка и он в гробу. Я такое видел. И хорошо, что у родителей всё-таки было понимание, что всё зависит от человека. Никаких претензий к нам не было. Слава Богу, таких случаев бывает мало, но я, почему привожу такие примеры, потому что родители должны понимать, что нынешний наркотик – он достаточно бесчеловечный, то есть, если обычные наркотики 90-х годов были органические, сейчас – это синтетика и химическая формула, она очень жестоко относится к человеку. И конечно, они должны бить тревогу, если их чадо что-то принимает или нюхает. То есть, такие примеры и истории, они полезны. О смерти говорить важно. Хорошие примеры – это всегда «17 мгновений весны», то есть много серий, в каком смысле, потому что мы не знаем какая серия последняя. Тем более, что касается нынешних наркотиков, они, как правило, свою жертву не отпускают. Вместе с алкоголем такая же история, но даже немного проще в том плане, что достаточно установить портрет человека, особенно этнический. Если в его этнической структуре присутствует финно-угорская кровь, то есть неадаптированность к расщеплению алкоголя, тогда ясно, что этому человеку надо просто вообще прекратить всякое общение с алкоголем. Если же этнически человек может адаптироваться к алкоголю, тогда можно ещё вести с ним либеральные разговоры о том, что лучше только шампанское на Новый год и что-то в этом роде. С наркотиками сейчас намного сложнее, поэтому и примеры о наркотиках должны быть достаточно жестокие. Мне приходилось говорить со школьниками на эти темы, как правило, каждый думает, что с ним такое не произойдёт. Отнюдь.

Конечно, вы столько всего видели своими глазами…

Ну, да, поэтому и говорю, что лучше о наркотиках говорить в самых тёмных тонах и никакого либерализма по отношению к наркотикам.

Ну, вот, до вас мы интервьюировали Максима, и он рассказывал, что всё-таки, конечно, как Вы правильно говорите, нет никаких гарантий, но при этом есть люди, которые даже в семьи возвращаются…

Были ВИЧевые. Которые были наркоманами, заболевали ВИЧем. Буквально, несколько недель назад я познакомился с такой родительницей. Вот и всё, благополучная семья и прочее, но всё равно риски остаются и мать рада, что её сын находится в церкви. И насколько он продолжительно будет в ней находится, настолько благополучно всё остальное будет складываться. Если же он потеряет эти контакты, перестанет участвовать в таинствах, тогда всё закончиться печально.

В любом случае на протяжении всей жизни нужно обращаться к Богу?

Надо не просто обращаться к Богу, надо просто с ним жить. Как в семье люди живут. Они же не встречаются, даже если, допустим, муж дальнобойщик, а жена стюардесса, всё равно они живут, потому что у них мысли всё время друг о друге. Так и здесь, если нет мыслей о Боге, тогда никакая реабилитация не поможет.